Лелея свою мечту, она делала все, что от нес требовалось, улыбалась направо и налево, находясь в обществе, поддерживала пустые разговоры и терпеливо ждала, когда закончится ее духовное заточение.

Спустя три недели после обручения Адам Данилевский, как и все петербургское светское общество, присутствовал в Казанском соборе, где высокая, стройная женщина в богатом свадебном парчовом платье цвета слоновой кости, украшенном серебряными бутонами и серебряными кружевами, стала женой князя Дмитриева. На густых, слегка припудренных темно-каштановых локонах красовалась бриллиантовая тиара рода Дмитриевых. Адаму вдруг показалось, что молодая женщина, которая совсем недавно скакала верхом на могучем казанком жеребце, стреляла бешеных волков, исчезла с лица земли, растеряв с удручающей скоростью всю свою бурную жизненную силу. Это ощущение вызвало у него чувство сожаления, печали и пронизывающей до глубины, души утраты.

Он взглянул на жениха. Князь Дмитриев, тоже в богатом торжественном наряде, позволил себе выразить лишь легкий намек на удовлетворение в тот момент, когда князь Потемкин держал над брачующейся парой традиционный свадебный венец. Адам внутренне вознегодовал. По какому праву грубый солдафон, не терпящий неповиновения, загнавший трех жен в могилу, будет наслаждаться в своей постели гибким, юным телом, заполучит себе на многие годы яркий, незаурядный ум и первозданную свежесть душевной чистоты? В то время как он, Адам Данилевский, обманутый вдовец, не видит перед собой ничего, кроме пустоты и горькой уверенности в том, что ему не суждено испытать настоящей любви.

Софи не чувствовала своего тела; она словно смотрела откуда-то сверху и на себя, и на все происходящее, совершенно машинально совершая ритуальные движения и отвечая на ритуальные вопросы. Тяжелый запах ладана, мерцающие свечи перед образами, пение церковного хора – все это лишь усиливало ощущение оторванности от этого погрязшего в грехе мира, где царило низкопоклонство и всеобщее благоговение перед самовластием.

В карете по дороге ко дворцу Дмитриева ощущение нереальности происходящего только усилилось. В особняке устраивался грандиозный прием, соответствующий статусу и положению жениха, только что существенно преумножившего свое состояние за счет огромного наследства невесты, полученного в качестве приданого.

Царица благосклонно улыбалась, глядя на молодых, сидящих во главе гигантского банкетного стола под золоченым балдахином. Когда новобрачные открывали бал, она даже стала притопывать ногой в такт музыке, излучая полное удовлетворение. Княгиня Дмитриева являла собой замечательное подтверждение заботы и доброй воли ее императорского величества. Возвращение ее в придворный круг означало восстановление благосклонного отношения к роду Голицыных, и Екатерина не могла не почувствовать, что если еще и оставались какие-то намеки на свершившуюся некогда трагическую несправедливость, ныне для них больше не было оснований.

В десять часов императрица, по-прежнему улыбаясь, встала, давая понять, что желает лично возглавить церемонию препровождения молодых в опочивальню. Это была огромная честь, но Софи не обратила особого внимания на сей знак отличия, более сосредоточенная на собственных ощущениях. Толпа обступила ее теснее. Муж буквально впился взглядом в ее лицо. Такого выражения его бледно-голубых глаз ей видеть еще не приходилось. Она ощутила почти как удар этот откровенный взгляд мужчины, наконец дождавшегося возможности осуществить давно задуманную месть. В глазах сияло самодовольство и предвкушение удовлетворения. Это был взгляд волка, изготовившегося к прыжку. Она в ужасе обвела глазами пространство. Улыбающиеся лица, мерцающие в канделябрах свечи, резные и золоченые украшения бальной залы, казалось, потонули в тумане. Наконец она натолкнулась на немигающий взгляд Адама Данилевского. Лицо его было застывшим, красиво очерченный рот неподвижен, глаза непроницаемы. Не отдавая себе отчета, она шагнула ему навстречу. Он в тот же момент отвернулся и вышел, прокладывая себе путь в болтающей, смеющейся толпе, прочь из этого дома.

– Ну, час пробил, ma chere Sophia. – Царица взяла ее за руку. – Твой муж очень волнуется. – Последние слова она произнесла, с заговорщической улыбкой поглядывая на Дмитриева. Это была улыбка человека, которому очень хорошо известны все наслаждения супружеской спальни.

Софи обнаружила, что идет в окружении смеющейся, весело болтающей как стая сорок толпы, сопровождающей новобрачных в их апартаменты. Перед дверью спальни князь Дмитриев вместе с дружками жениха удалился в свою комнату, чтобы переодеться. Софи с императрицей, гранд-дамой и несколькими молодыми замужними придворными дамами, которые исполняли роль подружек невесты, оказалась в огромной спальне, освещенной ветвистыми канделябрами, стены которой были убраны изумрудными шелками. В центре комнаты располагалась гигантских размеров кровать со спинками резного дерева, под балдахином золотистого бархата, с золотым шелковым покрывалом. На всех предметах были вышиты гербы рода Дмитриевых.

Ее личные апартаменты были продемонстрированы ей несколько недель назад; она могла сама выбрать подходящее убранство, но эта громадная, гулкая, пышная спальня совершенно не соответствовала свадебной обстановке. Это была генеральская спальня, и если ее еще надо было чем-то запугать окончательно, то только этой холодной помпезностью.

Она была раздета, облачена в ночную сорочку. Царица сама сняла с ее головы тиару и распустила пышные напудренные локоны. Затем двери открылись. Комната заполнилась толпой гостей обоего пола, пожелавших поздравить и благословить новобрачных. Стоя в сорочке у кровати, Софи чувствовала на себе их взгляды, слышала приглушенные голоса, обсуждавшие все происходящее, – непристойные, поддразнивающие, сочувствующие, любопытствующие или даже удивленные.

Благодаря Тане она в общих чертах была готова к тому, что сейчас происходило, и к тому, что ее ожидало впереди, и считала, что ей повезло больше, чем многим невестам, хотя Татьянин опыт и не совсем ее убедил. Воспоминание о ночи на постоялом дворе по дороге в Киев всплыло с потрясающей живостью. Это была ночь, когда она испытала чувство… которому хотелось радоваться?.. которое хотелось продлить? В ту ночь со сведенными от боли губами от страстного поцелуя, она испытывала только восхитительное наслаждение. Но сейчас…

Покрывала были сняты; под ободряющие возгласы Софи улеглась в постель. Опять возник образ волка, а рядом с ним – лицо Адама Данилевского. Когда-то она пыталась разгадать, что означает это странное сочетание двух ликов, и не смогла; теперь она ясно поняла, что не Адам напомнил ей образ зверя. Она лежала в постели, застывшая, как приманка для волка. Лица окружающих снова поплыли.

В коридоре послышался новый шум: дверь широко распахнулась, впуская жениха с его свитой. Его взгляд лишь на мгновение задержался на постели и на той, которая лежала на пышных подушках. В глазах появилось прежнее самодовольное выражение. Затем, посмеиваясь, отвечая на подзадоривающие восклицания гостей, он выпроводил всех из комнаты.

Теперь они остались одни. Павел Дмитриев закрыл двойные двери и медленно обернулся. Наступила такая тишина, что Софье показалось, будто весь мир затаил дыхание. Только громко стучали часы. Муж распустил пояс халата и подошел к кровати, оценивающе глядя на нее холодными голубыми глазами.

– Как жаль, что вы совершенно не похожи на свою мать, – проговорил он. – Даже трудно поверить, что вы се дочь.

Глава 6

Тишина в величественной столовой была угнетающей – под стать тяжелой, мрачной, напряженной обстановке, царившей во всем особняке. Софи сидела на своем обычном месте за большим инкрустированным столом красного дерева; лакей застыл у нее за спиной. Стол был накрыт на три персоны, и у каждого кресла стоял лакей в пудреном парике. Дворецкий, с перекинутой через руку салфеткой, в полной готовности занимал свое место у двери. Глаза его тревожно перебегали от стола на прислугу и на часы, стрелки которых подходили к двум.