Он снял руку с ее плеча с брезгливой гримасой, словно испачкался. Софи чувствовала, как внутри все начинает дрожать мелкой противной дрожью; зародившись где-то в желудке, дрожь охватила ее полностью. Ни в коем случае нельзя показывать ему своего страха. Она молча отвернулась, надеясь, что он не заметит ее состояния. Он действительно испугал ее своими угрозами, напомнив о собственной власти над ней и переполняющей его ненависти, когда она полагала, что уже в состоянии справиться с этим, защищенная волшебным щитом любви. Обломки этого недолговечного щита ударили ее как кнутом, и она вся сжалась в ожидании нового удара.

Дмитриев вышел, хлопнув дверью. Она без сил опустилась на кровать, чувствуя невероятную слабость. Надо было быть самонадеянной дурой, чтобы столь бездумно провоцировать его. И когда закончится это путешествие…

Нет, об окончании даже не хочется думать. Впереди – весна. К тому времени когда императорский визит подойдет к концу, много воды утечет. Погладив живот, где никак не мог рассосаться тошнотворный леденящий комок, она встала и подошла к окну. Река ожила. Теперь по ней в разных направлениях плыли маленькие лодки; у берега на якоре стояли семь больших гребных судов, предназначенных для императрицы и ее свиты. По спущенным трапам как муравьи сновали люди: одни тащили мешки и корзины, груженные провизией; другие что-то докрашивали, прибивали, заканчивая приготовления к завтрашнему отправлению процессии вниз по Днепру.

Сколько же понадобится гребцов для такой армады, подумалось Софье. Сидя глубоко в трюмах величественных красных с золотом кораблей, будут ли они иметь хотя бы малейшее представление обо всей этой потрясающей роскоши, о невероятных затратах, которые возможны лишь благодаря их 238 собственному поту и крови? Задумывались ли они когда-нибудь, сгибаясь под плетью надсмотрщика, что значит принадлежать к иному сословию? Скорее всего нет, решила Софи Воображение тоже роскошь, которую не может себе позволить тот, кто занят тяжким трудом под постоянной угрозой наказания. Люди, населяющие эту бескрайнюю страну, безграмотные, закрепощенные, подчиняются старому правилу: душа принадлежит Богу, голова – царю, спина – барину. Таков незыблемый порядок жизни, и рабы никогда с этим не спорят.

Какие мрачные мысли! Душевную подавленность не могли развеять ни яркий солнечный день, ни волнение от предвкушения завтрашнего начала путешествия. В тоске и печали Софи отвернулась от окна.

И тем не менее наутро при посадке на корабль ее захватила волна всеобщего радостного возбуждения. Софье как старшей фрейлине была отведена каюта на императорском корабле. В каюте, помимо алькова, была еще отдельная комната для одевания, умывальник, письменный стол, несколько кресел. На судне были специальный музыкальный салон, библиотека, затянутая тентом прогулочная палуба, где пассажиры могли дышать свежим воздухом без опасения оказаться под прямыми лучами солнца. Даже после уже привычной исключительной роскоши екатерининского двора внимание к любой мелочи, способствующей полному удобству и наивысшему удовольствию, осуществленное под недреманным оком князя Потемкина, ошеломляло.

В первый день на одном из специально оборудованных кораблей был устроен праздничный обед для всего общества. Сойдя со шлюпки, множество которых перевозило гостей в этот плавучий ресторан, Софи встретила князя Потемкина. Он подал ей руку, помогая подняться на палубу.

– Ну, Софья Алексеевна, что вы скажете о моей маленькой чудо-стране? – Великий мастер чудесных превращений пребывал в явно благодушном настроении; со всех сторон изливались потоки восхищенных возгласов как российской знати, так и пораженных увиденным иностранных дипломатов. Его госпожа была царственно безмятежна, раздаривая благосклонные улыбки, и поздравляла своего рыкающего одноглазого льва с достигнутым успехом, который должен был показать всему миру славу и величие ее империи.

– Я просто ошеломлена, князь, – чистосердечно призналась Софи.

– И будете еще больше ошеломлены, когда мы двинемся дальше, обещаю вам! – Он склонился к ее руке. – Приглашаю вас за мой стол. Я нуждаюсь в приятном обществе и остроумной собеседнице.

– Это слишком большая честь для меня, – насмешливо улыбнулась Софья. – Рада, что вы находите приятным мое общество.

– Вы не красавица, Софья Алексеевна, – сверкнул глазом князь, – но, сказать по правде, мне больше по вкусу ваша необычная привлекательность, чем бесцветные прелести прочих дам.

Щеки Софьи вспыхнули ярким румянцем. Подыскивая достойный ответ, она почувствовала на себе еще чей-то взгляд. Адам уже оказался на борту. Он стоял неподалеку, явно прислушиваясь к их беседе; лицо его выражало некоторое недоумение по поводу смущенного вида Софьи.

– Полагаю, княгиня Дмитриева еще не привыкла к комплиментам, князь, – небрежно заметил он.

– Как я должна отвечать на это, граф? – немного резко откликнулась Софья, взяв себя в руки. – Не могу ни согласиться, ни опровергнуть это, чтобы не прозвучало бестактно.

– Да, действительно, Адам, получилось весьма неуклюже, – признался Потемкин. – Предлагаю вам за обедом заняться исправлением своей оплошности перед дамой.

– С удовольствием, князь. – Адам поклонился и предложил Софье руку. – Искренне сожалею, княгиня, что невольно задел вас своими неуклюжими сентенциями.

Какая-то в нем необычная игривость, подумала Софья, беря его под руку. Словно на него тоже подействовало волшебство этого путешествия, где общепринятыми манерами поведения были негласно признаны веселье и легкомысленность.

Она окинула взором залитую огнями обеденную залу, пытаясь среди семи десятков оживленно болтающих, разодетых в пух и прах гостей найти Дмитриева.

– Странно, но я не вижу своего мужа, граф.

– Насколько мне известно, он испросил высочайшего разрешения не присутствовать сегодня вечером здесь, мадам. Он отвечает за подготовку приема принца Прусского, когда мы прибудем в Кайдак. Это большая ответственность.

– Конечно, – согласилась Софи, устраиваясь за столом. – Но до Кайдака нам еще плыть несколько дней, не так ли? – невинно добавила она с милой улыбкой.

– Мне кажется, князь Дмитриев все это время будет весьма занят, – значительно произнес Адам.

– Мой муж привык вникать во все до малейших мелочей и неутомим в этом, – заметила Софи. – Да, немного лосося, спасибо, – отвлеклась она в сторону лакея, выжидательно застывшего у ее локтя с серебряным подносом. Тут же появился другой, с подносом, уставленным отборными винами. – Нет, я буду пить воду, благодарю.

– Не хочешь вина, Софи? – с удивлением посмотрел на нее Адам.

– Сегодня не хочется, – свела она брови. – Скорее всего, путешествие по воде действует на меня так же, как карета, не знаю.

– Но вода гладкая как стекло, – заметил он, занимаясь своей порцией лосося. – Уверен, ты скоро привыкнешь.

– Конечно, – согласилась Софья. – От всех этих событий я ужасно проголодалась.

Вокруг них стоял гул голосов, головы склонялись в приятных беседах, то и дело слышался смех, зачастую чрезмерно громкий. Адам и Софья наслаждались своим публичным уединением, не привлекая к себе ничьего внимания в общем шуме, и продолжали свою тайную беседу на только им понятном языке.

После ужина на палубе заиграл оркестр. Все высыпали наверх. Весенний вечер был прекрасен. Гости танцевали, гуляли по палубе, веселились и смеялись от всей души. Корабль медленно разрезал водную гладь; они проплывали земли, населенные казаками. Крупные яркие звезды сияли с бархатного черного небосвода.

Царица под руку с месье Краснокафтанником отбыла довольно рано, но это не послужило сигналом к прекращению веселья ни для гостей, ни для фрейлин. Уже наступила глубокая ночь, когда Софи оказалась на борту императорского корабля, где располагалась се каюта. Мария терпеливо ждала свою госпожу, чтобы помочь приготовиться ко сну.

Облачившись в абрикосовый шелковый пеньюар, Софи отпустила служанку.